В Александринском театре состоялась презентация книги "Геометрия трагедии", посвященная работе греческого режиссера Теодороса Терзопулоса над спектаклем "Эдип-царь".

АНДРЕЙ ПРОНИН

Эдип" в постановке Терзопулоса появился на этой сцене три года назад и открыл первый по счету фестиваль "Александринский" (ныне идет четвертый). Спектакль играли в только что отреставрированном и оснащенном по последнему слову техники здании. За прошедшее с той поры время художественному руководителю Валерию Фокину удалось поднять Александринку на недосягаемую высоту: теперь здесь ставят звезды мировой режиссуры, каждая премьера расширяет зрительский кругозор, приобщая к достижениям современного сценического искусства, репертуар очищен от развлекательного ширпотреба и ориентирован на культурного, образованного зрителя. По совокупности творческих и организационных достижений Александринка сегодня, пожалуй, не имеет конкурентов не только в Петербурге, но и в России. Так что "Эдип-царь" стал знаковой премьерой, своеобразной поворотной вехой.

Презентовать новую книгу серии "Библиотека Александринского театра", зафиксировавшую репетиционный опыт господина Терзопулоса, его метод и мировоззрение, приехал сам греческий режиссер, вышедший к прессе в компании Валерия Фокина. Худрук Александринки приветствовал гостя коротким, но вдохновенным спичем. Господин Фокин отметил важность актерского тренинга Терзопулоса, основанного на синтезе элементов аутентичной древнегреческой трагедии, биомеханики Мейерхольда и театральной системы Брехта. Секреты Терзопулоса, по мнению худрука Александринки, — это "ремесло в высоком смысле", насыщенное "духовным содержанием". "Таких, как Теодорос, немного, — заявил господин Фокин. — Он из тех, кто разговаривает с Богом". Несколько любезных речевых формул, подобающих случаю, произнесла генеральный консул Греции в Петербурге Антония Катзуру, явно польщенная дифирамбами в адрес соотечественника. Сам греческий маэстро, взяв слово, ударился в воспоминания и рассказал о времени, когда учился у легендарного Хайнера Мюллера в "Берлинер Ансамбле". Бесценным подспорьем тогда оказались книги Брехта. "Спектакли, увы, уходят, а книги, хотя и замусоленные, остаются надолго", — заключил господин Терзопулос, указав рукой на еще не замусоленный, новенький томик "Геометрии трагедии". Он также подчеркнул, что не видит системного кризиса в мировом театре, хотя и досадует на многочисленные опусы, состряпанные не по сценическим, а по телевизионным правилам: "Поставят экран, рядом пять танцовщиц, вокруг пятьсот человек массовки... Разве это театр?" Актер Игорь Волков оживил чинное собрание, слегка пошалив. "Я не знаю, что говорить. Не подготовился", — пожаловался он. "Ну, хотя бы прочитай стихотворение", - с непроницаемым выражением лица парировал худрук Фокин. Подходящего стихотворения артист Волков не припомнил, зато поведал, что с режиссером Терзопулосом работал в прежде неведомой ему системе координат. А усвоенные на тренинге дыхательные упражнения применяет до сих пор — в том числе и для хорошего самочувствия. Театровед Александра Тучинская в своем выступлении коснулась парадоксальной темы: Терзопулос пользуется художественными средствами авангарда, но докапывается до образов седой архаики. Тут руководитель творческо-исследовательской части Александринки (а также составитель и научный редактор презентуемой книги) Александр Чепуров позвал собравшихся в зрительный зал на спектакль "Эремос", который в полной мере подтвердил наблюдение госпожи Тучинской.

Древность и современность прочно сомкнулись в "Эремосе" (в переводе с греческого — "пустыня"). Итальянский актер-интеллектуал Паоло Музио сочинил монопьесу, основываясь на сочинении философа Карло Микельштедтера — компиляции текстов мудрецов досократовской Греции. Преобладают в "Эремосе" горестно-стоические размышления Гераклита Эфесского (VI-V века до нашей эры). Услышав их из уст господина Музио, уже не разобрать, какое тысячелетие на дворе. Бренность общественных ценностей, проблема самоидентификации, экзистенциальное одиночество — эти многократно открытые человечеством велосипеды уже Гераклитом были вполне обкатаны. Метод Терзопулоса и мастерство Музио позволили тексту "Эремоса" прозвучать как универсальному, вневременному. Концентрация актера и выплескиваемая им речевая энергия были столь мощны, что вызывали гипнотическое ощущение ритуала. Тут не было и намека на мелочные жалобы нытика — в зале грохотала высокая трагедия, и тематические созвучия с сегодняшним днем обжигали нечаянной радостью: значит, и мы в героическое время живем.